Астроном рассматривал солнце в телескоп, дабы сделать исправный счет различным пятнам, которые показываются на лице оного. Когда он углублен был в свои примечания, вдруг удивило его некое новое и изумляющее явление: знатная часть солнечной поверхности была покрыта чудовищем чрезвычайной величины и ужасного вида. Оно имело огромную пару крыльев, множество ног и длинной обширной хобот; проворное и сильное оного движение, которое Астроному совершенно было приметно, доказывало очевидно, что оно живое. Будучи уверен в точности своего предмета (ибо как мог он ошибиться в том, что видел столько ясно), Философ наш начал делать чудные заключения из посылок, толь хорошо утвержденных. По счетам Математики измерял он величину сего чрезвычайного животного и нашел, что оно покрывало два квадратные градуса солнечной поверхности; что будучи перенесено на Землю, заняло бы оно половину ее Гемисферы; и что оно в семь или восемь раз толще Луны. Но что больше всего его изумляло, то это был ужасной жар, который принуждено было оно сносить: нельзя было сомневаться, чтоб оно не было что-нибудь такое из рода саламандр, но только гораздо жарчайшего сложения; ибо из яснейших начал доказать можно было, что в настоящем его положении оно должно было иметь в себе жару двумя тысячами степеней больше, нежели раскаленное железо. Оставалась только одна задача, стоящая некоторого затруднения: грубыми ли парами солнца оно питалось, и чрез то мало-помалу очищало оное светило от тех пятен, которые из них составлялись и которые бы без того совсем затмили и обволокли лице его, или не могло ли оно кормиться твердым веществом самого солнечного шара, который как-нибудь снабжаем был новою матернею падающих на оный блудящих комет. Но как бы то ни было, он дошел по счетам, что земля в таком случае была бы для него весьма невеликим куском на несколько месяцев; к сему присоединилась очень вероятная догадка, что поелику разрушение земли предопределено было огню, то сие огненное летучее чудовище посетит нас в назначенное время и может сделать сей пожар гораздо легче и пристойнее, нежели какая другая комета, приуготовленная для сей услуги. В жару продолжения сих и многих других высокоученых и любопытных умозаключений, премудрый Звездозор почел необходимо нужным сообщить сие публике, дабы любезные его граждане, взирая на сие грозное знамение небесного гнева, имели время с покаянием приуготовиться к страшному представлению света. На другой день ни о чем больше не говорили, как о новом открытии; и славные астрономы толпились кучами смотреть толь странное явление. Они равномерно убеждены были в исправности примечания и заключений, столь ясно оттуда выведенных. Наконец, осторожнейший из них осмелился, прежде нежели он согласится, с уведомлением своих чувств рассмотреть все дело сколь можно порядочнее, и во-первых, самый инструмент; он открыл телескоп... С нами крестная сила!.. Дайте время опомниться... Маленькая муха попалась в оный и, прилипши к середине предмет представляющего стекла, подала случай к сей чудесной теории.

 Сколь часто видят люди сквозь предрассудки, пристрастия, сквозь зависть и злобу устремленные на сияющие и высокие свойства, грубейшие и невероятнейшие представления! Весьма бы разумно было в таких случаях поступать осторожнее с нашими мнениями и их весить на надежном безмене; может быть, недостаток не в предмете, но в душе примечателя.