«Пленяйся крыл моих блестящей пестротою, —
Жужжала бабочка вкруг розона сто раз, —
Прелестней их ничто не может быть для глаз.
Из самых тех цветов, различных красотою,
Которы радугу приятною являют,
Прямые знатоки с моими не сравняют,
Я их прекраснее!..» — «Послушай, мой дружок!
К чему такая спесь? Пусть я простая травка, —
Сказал на то в ответ ей розовой цветок, —
Не забывай, что ты вчера была козявка».
Поутру в летний день, когда с востока прочь
Багряная заря прогнала темну ночь
И, сыпля с ризы блеск, на землю опустилась,
Вся тварь от сна ее приходом пробудилась:
Петух хозяина трикраты пробуждал,
Глас громкий соловья Аврору уж встречал.
Оставя гнезда, в лес все птички полетели,
Скворец, дрозд, перепел и жавронки запели.
Осел, услыша их, петь также захотел,
Разинул рот, зевнул, нескладно заревел.
Утихли соловьи, и птички замолчали,
Безмолвно, изумясь, с куста на куст летал
Уже была полночь, как посреди уединенного лесу отвратительная и младенческою кровью обагренная колдунья производила волшебные действия. Слова были произнесены, круг начерчен и железная трава вознесена была на жертвенник; она дует ядовитое дыхание между стадами и повсюду распространяет язву и смерть. Ее могущие знаки призывают небо и землю, и Чернобог дрожит на подземном своем престоле. Из своего круга совращенная Луна нисходит с тверди, и тысяча неприязненных сил выходят из глубоких пропастей ад
Известно, что осел ленивая скотина,
И всех зверей сия глупее животина:
Но много и ослу подобных есть!
Иной и быть ослом себе вменяет в честь.
Так видно, что в своем он не последний роде,
Притом же тварь сия у нас теперь и в моде.
Но что нам до того, сколь знаменит сей род,
Я только приведу один ему довод.
Гулял осел в один прекрасный день, весною,
Не знаю, утром, иль вечернею порою,
Скажу лишь, что осел детина вольной был,
Куда и как хотел, везде осел ходил.
Гуляя по поля
Пустынник жил в лесу, себе построив келью,
Где голая земля была ему постелью;
Хотя кормил его и малый огород
Его же и трудами,
Довольствовался он и малыми плодами,
Лишь только не хотел, чтоб знал его народ.
Близ хижины его
Пустынничал медведь, с берлогой приютился,
Соседа своего
Пустынник полюбил и тотчас с ним сдружился;
И оба, не любя живущих на земли,
Имея сходны нравы,
Знакомство тесное свели,
Так оба в том и правы.
Союз не дивен сей,
Коль страсть у
Читателей моих хочу стихами мучить,
Хочу я им наскучить.
Из мыслей спутав связку,
Скажу такую сказку,
Чтоб кто из вас, ложася спать,
Лишь стал ее читать,
Во сне упадши с нею,
Подобно бы Морфею,
Не мешкав, захрапел;
Морфей бы тут и сам немедля прилетел
И вас убрал цветами,
И тех цветов листами
(Не розы 6 были то, но мак),
Убравши же вас так,
Покоиться 6 оставил,
А я б доволен был, что вам покой доставил;
Но если ж мой рассказ
Сыпить иметь не будет
Терпсихора, в сей час скачи!
Аты, о Аполлон, трубою
Златою громко зазвучи,
Вели предстать всем музам к строю!
Внемлите внятно песнь мою,
Которую я вам спою!
В один по утру ясный день
Старуха, ветхая годами,
Чтоб зреть красы своей хоть тень,
Стоя над чистыми водами,
Смотрясь, задумавшись, упала
И в тину вязкую попала.
Увязши по уши, старуха
То словно вол в ярме мычит,
То томным голосом, как муха:
«Подайте помощь мне», — кричит.
Тут к ней на помощь прискочили,
Астроном рассматривал солнце в телескоп, дабы сделать исправный счет различным пятнам, которые показываются на лице оного. Когда он углублен был в свои примечания, вдруг удивило его некое новое и изумляющее явление: знатная часть солнечной поверхности была покрыта чудовищем чрезвычайной величины и ужасного вида. Оно имело огромную пару крыльев, множество ног и длинной обширной хобот; проворное и сильное оного движение, которое Астроному совершенно было приметно, доказывало очевидно, что оно жив
Жил некогда народ, какой, того не знаю,
Читателевой то догадке оставляю.
Известно только мне,
Что в оной стороне
Волков совсем не знали,
О них и не слыхали,
И для того ребят волками не пугали.
Народу оному попался где-то волк,
Пошел в народе толк,
О волке рассуждают,
На волка все зевают;
А что за зверь такой, того не понимают,
И только для того,
Что ничего
Об нем они не знают,
Убить повелевают.
Иной, его браня, народу говорит,
Чтоб волка застрелили,
Вот притча есть еще, читатели, для вас!
За правду ль примете ее вы, иль за шутку,
Нам нужды в этом нет, и вот вам наш рассказ.
Однажды негде утку,
Которая была жирна и хороша,
Лисица подцепила,
С кого-то там слупила;
Охотница она была до барыша,
Конечно, в ней была подьяческа душа,
И вместо взяток знать она схватила.
Лисица с радости вспрыгнула антреша
И утку упустила.
Лишь только минует
Она протанцовала,
Взглянула: утки нет;
Лиса загоревала,
Знать с ней