Поутру в летний день, когда с востока прочь
Багряная заря прогнала темну ночь
И, сыпля с ризы блеск, на землю опустилась,
Вся тварь от сна ее приходом пробудилась:
Петух хозяина трикраты пробуждал,
Глас громкий соловья Аврору уж встречал.
Оставя гнезда, в лес все птички полетели,
Скворец, дрозд, перепел и жавронки запели.
Осел, услыша их, петь также захотел,
Разинул рот, зевнул, нескладно заревел.
Утихли соловьи, и птички замолчали,
Безмолвно, изумясь, с куста на куст летали;
Ослиный громкой крик для них нескладен был.
Осел свой голосок чрезмерно полюбил;
Увидя птичек страх, он крайне веселился
И сим перед свиньей, тут бывшей, он хвалился.
Он мнил, над ними он победу одержал,
И голосом, взгордясь, он громче зарычал;
Но птички музыки такой не полюбили,
Вспорхнули, из лесу скорее вон спешили.
Запрыгал тут осел, ушми зашевелил,
От радости хвостом себя нещадно бил,
Удары сильные все ни во что он ставил,
И криком тут себя еще он позабавил:
Разинув шире рот, из всех заржал он сил,
Устал, свалился с ног, свинье так говорил:
«Недаром, сватьюшка, недаром я трудился,
Услыша соловей мой голос, устыдился,
И только первую я песню затянул,
Скворец, дрозд, перепел, зардевшися, вспорхнул;
Когда ж другую мне им спеть на разум вспало,
В минуту ни одной уж птички здесь не стало,
Ни чем меня из них не стоит ни одна,
Одна лишь, сватья, ты во всем со мной сходна».
Свинья, повеся нос, так свату говорила:
«Природа всем лишь нас с тобою одарила».
Рекла и села в грязь, не тратя больше слов.
Везде найдем таких свиней мы и ослов,
Которые хотя в невежстве утопают,
Но мнят, что никому сии не уступают,
И часто глупостью довольствуясь своей,
Тем хвалятся еще, что жизнь проводят в ней.