Муравей в чину

Другу.

И так опасаетесь вы, чтоб стихи мои не были оскорбительны тем людям, кои имеют нежные слухи, и разумно заключаете, что не должен я порицать пороки Британическаго двора нашего; хотя сие справедливо, что в творениях моих ни этот, ни тот не называются именами, однакож не могу я оставить их без изъяснения.

Вы еще меня вопрошаете, знал ли я когда нибудь о том, что придворные наши священники избрали путь сей к достижению Епископскаго сана. Ах! клянусь вам, я не хочу говорить ни о штатских людях, ни о Министре. Причем признаюсь искренно, что стихотворцы, от всех хвалимые, всегда заражены бывали ласкательством; они, зная тонкость слуха вышних вельмож, всегда стараются умащать пороки своих покровителей; но я гнушаюсь сею удобно проложенною стезею, и знатность не есть предмет моего любочестия; естьли для оной должна муза моя претерпеть страмное унижение, то я от ней отвергаюсь.

Нет у меня намерения ни порицать, ни ласкательствовать, а желал бы, чтоб злодеяние, в каком бы роде преступника ни было, всегда получало наказание. Я знаю, что раздирая тот покров, коим развращение облекается, возбуждаю на себя неприязненность сердец ему порабощенных; мне это весьма известно, но трогает ли оно меня хоть мало? гнушаюсь я сими мерзостию полными сердцами; да будет единая добродетель моим жребием, а им да останутся долею постыдные те таланты, коими они превозносятся. Не заграбляю я ничьего чужаго, но преследую безчиние и пагубную мзду его: оно никак не причинило бы ни какого нещастия, когдаб возмог я изторгнуть его с самым корнем.

Я знаю, что сие покушение для тысячи политиков было бы ужаснейшею казнию, их могущество тем бы ограничилось, богатство их вступилоб в пределы, и дарования бы их лишились глубокомысленнаго своего вида. Естьлиб отнять у них пристойныя им орудия, то как могли бы они управлять своими рабами? но положим, что сие уже учинилось, и разсмотрим, какия ужасные бедствия моглиб произойти на времена будущия. Правда, государство сделалось бы от того цветущим; но напыщенные частные люди имели бы у себя меньше дорогих камней и серебреных столовых приборов. Цари награждали бы истинных друзей своих; но министры лишились бы тем большей своей знатности; льстецы и пролазы не умножали бы уже годовых податей, может статься, также, что лишася сей подпоры, каждый год изчезалоб одно, или два из их предприятий, а что бы последовало с надмением, когдаб уничтожились пансионы? государство не былоб подвержено ни каким бедствиям и убыткам, что бы были тогда министры?

Нет мне до того нужды, каким бы образом каждой агличанин ни толковал мои нравоучения, я желаю только блага моим соотсчественным, и бюлее ничего. Пусть, кто как хочет, порицает вольность мою, но желаю, чтоб каждый придворный мыслил так, как я. Хотя многие бездельники от сего погибнут, лишатся дневнаго пропитания, но отечество мое желал бы я видеть без долгов. Я не полагаю частнаго честолюбия и блага общественнаго на одне весы, и дабы не видеть законы наши в забвении, додал бы я голос мой лишенному милости Министру. Язвлю я всякие пороки, какие б они ни были; естьли порочные за то досадуют, что мне до того нужды! Не уже ли не можно говорить с напряжением о развратителях и о их свойствах? Известен ли тебе какой закон, которой поставлял бы сие за преступление?

Не злословлю я, ни ненавижу, не хочу сделаться судьею ближняго, и ищу токмо укорять порок, а не порочных. Не уже ли не могу я возражать вредное употребление общенародной доверенности, для того что преступникам не приятно слышать о своей несправедливости? Все те, коих отчеты чисты и ясны, сами требуют им разсмотрения, и того, чтоб верность их нанесена была на среду: они не ищут в темноте производить свои деяния; будучи правы во всем, желают они за таковых между всеми быть признаны.

Вы заключаете, что басни мои весьма ясное имеют сходство с делами двора нашего. Признаюсь, оне на него похожи; но разве ему позволяется все без всякаго уважения?

Молодой надменной муравей вмешивался во всякия гражданския дела, ни мало их не понимая; будучи весьма безумен, неумолкаемо болтал, принимая на себя при каждом случае вид во всем всесведущаго. Ища знатных чинов, постепенно достиг он до того, что склонил к себе слух вельмож, и наконец сделался казначеем при общенародном жите.

Но законы премудраго сего правительства жестоко наказуют злоупотребление общественной доверенности, ими повелевается (дабы от плутней не могло приключиться голода), чтоб все щеты, представленные от казначея, были ясны; а для отвращения безпорядка разсматриваются они с точностию от нарочных, к тому определенных аудиторов.

Назначен день для сего разсмотрения; аудиторы собрались, казначей, будучи принужден явиться к суду, принес несколько мараных бумаг, желая тем вывернуться.

Один муравей, ревностной согражданин, имея искренность и любовь к благу, говорил при том следующее:

Как могли расточать наше сокровище, и кто сей дерзновенной? Доходы общества мне известны: что же могло причинить столь великия издержки? где щеты казначея? Сей ответствовал ему с природною горделивостию такими словами:

Разсудите, милостивые Милорды, естьли бы государственныя тайности были обнажены, то тогдаб самыя полезнейшия предначинания превратились в бедоносныя следствия. Открыв таковыя важныя думы, обнажилиб мы грудь нашу пред мечем вражиим. Испытанная моя должность и мое усердие повелевают мне скрывать нынешния наши предприятия; но я клянусь честию моею, что все сии издержки хотя и чрезвычайны, однако другаго предмета, кроме защищения республики в себе не имели.

Судьи, быв довольны его речами, разсмотрели щеты, и остались к казначею своему с совершенною доверенностию.

Годе еще прошел, и запасныя кладовыя нашлись совсем опустевшими; казначей в том дал отчет следующими словами:

Разсмотрите прилежно состояние государства нашего и угрожающия нам опасности, воззрите, милостивые милорды, какия многочисленныя войски Индейских петухов от всех сторон на нас сбираются.

Нет ни одной крестьянки, котораяб не имела их целаго гнезда. Помыслите, что, будучи угрожаемы таким ужасным нападением, принуждены мы великою ценою покупать точныя сведения о движении наших неприятелей. Открой только одну тайность, и весь народ погибнет! заклинаюсь, хотя росходы сии и многочисленны, но они другой цели, кроме благоденствия отечества, не имеют.

Аудиторы паки отпустили его, не считая записок, и превозносили похвалами мудрое сие правление.

Прошел уже и третий год, анбары были чисто на чисто подметены. Жито из оных употреблено на скрытые росходы, и честность казначеева долженствовала паки дать отчет в своих поступках.

Но вдруг некто из присутствующих, устыдясь, сказал: что мы такое? орудие безделничества, не большие плуты и большие глупцы. Сей великой обманщик, обольщая нас, грабит общия житницы: но за всякое зерно, которое он нам давал, выворачивал по тысяче, хотя одного ста довольно было бы для него и для всех нас. И так за подлые и мелкие подарки облыгаем мы себя и целый наш народ; ибо все сии казначеи, которых нам определяют, суть хищники годовых трудов и забот наших.

Судьи дали повеление, чтоб представленные щеты с строгостию разсмотреть. Проворный тать был тотчас уличен, осужден и сокровища его по справедливости возвращены в общественное хранилище.

Перевод Н. Новикова

Дополнительно по теме

• Короткие басни разных авторов
• Басни про Муравья
• Басни про Судью