Филемон и Бавкида

Ни злато, ни чины ко счастью не ведут: 
Что в них, когда со мной заботы век живут? 
Когда дух зависти, несчастным овладея, 
Терзает грудь его, как вран у Промефея? 
Ах, это сущий ад! Где ж счастье наконец? 
В укромной хижине: живущий в ней мудрец 
Укрыт от гроз и бурь, спокоен, духом волен, 
Не алча лишнего, и тем, что есть, доволен;

Захочет ли за луг, за тень своих лесов 
Тень только счастия купить временщиков? 
Нет! суетный их блеск его не обольщает: 
Он ясно на челе страдальцев сих читает, 
Что даром не дает фортуна ничего. 
Придет ли к цели он теченья своего, 
Смерть в ужас и тоску души его не вводит: 
То солнце после дня прекрасного заходит.

Примером в этом нам послужит Филемон. 
С Бавкидой с юных лет соединился он; 
Ни время, ни Гимен любви их не гасили: 
Четыредесять жатв вдвоем они ходили 
За всем в своем быту, без помощи других. 
Всё старится; остыл любовный жар и в них — 
Однако в нежности любовь не ослабела 
И в чувствах дружества продлить себе умела.

Но добрых много ли? Разврат их земляков 
Подвигнул наконец на гнев царя богов: 
Юпитер сходит к ним с своим крылатым сыном — 
Не с громом, не в лучах, а так, простолюдином, 
Под видом странника, — и что ж? Везде отказ, 
Везде им говорят: «Нам тесно и без вас, 
Ступайте далее!» Отринутые боги 
Пошли уже назад, как влеве от дороги,

Над светлым ручейком, орешника в тени, 
Узрели хижину смиренную они 
И повернули к ней. Меркурий постучался. 
В минуту на крыльце хозяин показался. 
«Добро пожаловать! — сказал им Филемон.— 
Вы утрудилися, дорожным нужен сон — 
Ночуйте у меня, повечеряя с нами; 
Спознайтесь с нашими домашними богами:

Они скудельные, но к смертному добры. 
У предков был и сам Юпитер из коры, 
Но менее ль за то они в приволье жили? 
Увы! теперь его из золота мы слили, 
А он уже не так доступен стал для нас! 
Бавкида! там вода; согрей ее тотчас; 
Поставим хлеб и соль; мы скудны, но усердны; 
Дай всё, что боги нам послали милосердны!»

Бавкида хворосту сухого набрала, 
Потом погасший огнь в горнушке разгребла 
И силится раздуть. Вода уже вскипает; 
Хозяин путников усталых обмывает, 
Прося за медленность его не осудить; 
А чтоб до ужина им время сократить, 
Заводит с ними речь, не о любимцах счастья, 
Не о влиянии и блеске самовластья,

Но лишь о том, что есть невинного в полях, 
Что есть полезного и лучшего в садах. 
Бавкида между тем трапезой поспешает, 
Стол ветхий черепком сосуда подпирает, 
Раскидывает плат, кидает горсть цветов 
И ставит хлеб, млеко и несколько плодов; 
Потом худой ковер, который сберегала 
На случай праздников, по ложу разостлала

И просит на него возлечь своих гостей. 
Уже они, среди приветливых речей, 
За вечерей вином усталость подкрепляют; 
Но сколько ни пиют, вина не убавляют. 
Бавкида, Филемон недвижимы стоят, 
Со изумленьем друг на друга мещут взгляд, 
И оба с трепетом пред путниками пали. 
По чудодействию легко они познали

Того, кто вздымет бровь и зыблет свод небес! 
«О боже! — Филемон дрожащий глас вознес. — 
Прости невольного минуту заблужденья! 
И мог ли смертный ждать такого посещенья? 
О гость божественный! где взять нам фимиам? 
Прилична ль наша снедь, толь скудная, богам? 
Но чем и самый царь их угостит достойно? 
Простым усердием: вот всё, что нам пристойно!

Пусть море и земля им пиршество дадут: 
Всесильные ему дар сердца предпочтут». 
Бавкида с речью сей беседу оставляет 
И входит в огород; там перепел гуляет, 
Которого сама взлелеяла она; 
Признанием к богам и верою полна, 
Уже она его во снедь для них готовит; 
Уже дрожащими руками птичку ловит,

Но птичка от нее ушла к стопам богов, 
И милосердый Дий невинной дал покров. 
Меж тем вечерня тень с гор пала на долины. 
«Чета! иди за мной, — сказал отец судьбины. — 
Сейчас свершится суд: на родину твою 
Весь гнева моего фиал я пролию 
И смерти всё предам! пусть злые погибают: 
Ни хижин, ни сердец они не отверзают».

Бессмертный рек и, горд, к хребту направил путь; 
И ветр, предвестник бурь, ужасно начал дуть. 
Бавкида, Филемон, на посох опираясь, 
Под тяжкой древностью трясясь и задыхаясь, 
Едва-едва идут; но с помощью богов 
И страха взобрались на ближний из хребтов. 
Вдруг сонмы грозных туч под ними разразились 
И с шумом реки вод губительных пустились, 
Вал гонит вал и мчит всё, что ни попадет: 
Скот, кущи и людей... исчезли, следа нет.

Бавкида родине вздох сердца посвящает 
И взором, полным слез, у бога вопрошает: 
«Пусть люди... но почто животных он казнит?» 
Но чудо новое внезапу их разит: 
Явился пышный храм, где куща их стояла; 
Обмазка — мрамором, солома златом стала, 
И тяжкие столпы по всем ее бокам 
В минуту вознесли главы ко облакам!

Внутрь храма был везде представлен на порфире. 
В страх будущим векам, сей дивный случай в мире — 
Невидимо ваял всё это божий перст. 
Супруги мнят, что им Олимп уже отверст: 
В смятеньи, вне себя, на всё кругом взирают. 
«Бог, велий в благости! — потом они вещают. — 
Мы видим храм; но кто служители ему? 
Кто будет возносить к престолу твоему 
Молитвы путников? О, если бы мы оба 
Могли сподобиться в сем званьи быть до гроба!

О, если бы при том и гений смерти нас 
Коснулся обоих в один и тот же час, 
Чтоб мы друг по друге тоски не испытали!» 
— «Да будет так, — сказал им бог, — как вы желали!» 
И было так. Теперь дерзну ль поведать вам 
О том, чему едва могу поверить сам? 
В день некий путники в ограде сей божницы 
С благоговением стояли вкруг двоицы 
И слушали ее о бывших чудесах. 
«Издревле, — Филемон вещал им, — в сих местах 
Была весь грешников, жилище нечестивых; 
Но Дий не потерпел сих извергов кичливых: 
Он рек, настал потоп и всех их потребил. 
Остались только мы — так бог благоволил!»

Тут Филемон взглянул на кроткую супругу, 
И что? уже она, простерши руки к другу, 
Вся изменяется, приемлет древа вид! 
Он хочет ей сказать, обнять ее спешит; 
Нет сил поднять руки, уста его немеют; 
Супруга и супруг равно деревенеют; 
Пускают отрасли, готовятся цвести; 
Друг другу говорят лишь мыслию: прости!

Один предел и срок власть божья им послала: 
Муж праведный стал дуб, Бавкида липой стала; 
И зрители, все враз воскликнув: чудеса! — 
В молчаньи набожном глядят на небеса.

Предание гласит, что к сим древам священным, 
Под тяжестью даров бесчисленных согбенным, 
Супруги на поклон текли из дальных стран, 
По слуху, что им дар чудотворенья дан; 
И те, которые к ним с верой приходили, 
В цвету и в зиму дней друг друга век любили.

Дополнительно по теме

• Короткие басни Дмитриева
• Басни про Зевса