Шутлива Кошичка была,
Горячим угольком играла,
И лапою его небережно хватала,
Хватила за огонь, и лапу обожгла.
Худенько поиграла.
И ты брегись того ж,
Сам лапу обожжёшь.
Скорей древа засыхают,
К стране восточной коих сад,
Те доле живость ощущают,
Которы к западу стоят.
Дуб негде вырос над горами,
Превыся свойственну степень.
Вокруг обширными ветвями
В дни жарки наводил он тень.
Настали лютые морозы,
Зима жестокая была;
Замерз и он равно, как лозы,
Но как потом весна пришла,
Луч Феб на землю ниспуская,
Борея наглость утеснял,
Зефир, с востоку прилетая,
Любезну Флору пробуждал.
На дубе ветви огревались,
Которы были на восток,
И
Прохожий на пути от зноя в полдень страждет,
И пить воды холодной жаждет.
Увидел в стороне дороги он своей
Прохладных вод ручей.
Поспешно бросился к воде, и прибегает,
Все в свете забывает:
Вода милей всего,
Мнит, равного в ней нет на свете ничего;
Но только жажду утолил,
Ручей не так стал мил.
Мы все, когда-нибудь чего себе желаем,
Желанное всего прелестней почитаем;
Как скоро ж получйм,
Не так-то много чтим.
Как Ворон молодой летати научился,
То прежде он всего, на Солнце зря, прельстился,
И в Солнце быть он захотел,
Поднялся, полетел.
Он крылья расправляет;
А Солнце высоко,
Летати далеко.
Остатки Ворон сил теряет,
Летя; не долетев, устал,
Ослабли крылья, он упал.
И только отдохнул, опять лететь он тщится,
Опять летит, опять напрасно он трудится:
Опять не долетя, устал,
Опять, уставши, он упал;
Однако в Солнце быть желает.
Хотя напрасно труд теряет,
Но
Ты думаешь, что отлюбился,
И от оков любви жестокой свободился;
Но мыслишь так лишь быть,
Нельзя тебе ее забыть,
Нельзя тебе ту не любить.
Из клетки птичка улетела.
Избавясь плена своего,
Мнит, нет приятнее свободы ничего;
Но есть как захотела,
Опять в ту ж клетку прилетела.
Так волен ты по тот лишь час,
Пока не видишь милых глаз,
А как лишь взоры ты увидишь,
Свободу ты возненавидишь,
Опять плен станешь ощущать:
Знать, век тебе о ней вздыхать.
До птиц охотник был богач, купил он птичку.
Какую? хоть синичку;
Или купил
Скворца, дрозда, иль может быть иную:
И птичку посадил он в клетку золотую,
И тем ее кормил,
Какая пища лучшая сыскалась.
Но птичка та ничем не утешалась;
Хотя досыта наедалась.
И клетка хоть была прекраснее всего,
Но с волей равного нет в свете ничего.
Она хоть воспевает,
Однако пением неволю проклинает;
А ежели она на воле воспевает,
То волю выхваляет.
Хозяин некогда ее кор
Ободранной Осел ходил кормиться в поле,
Пустили поневоле,
Нельзя навьючить ничего
И оседлать его:
Спина болела,
И заструпела.
Как Ворон некогда голодной налетел,
И на спину Ослу он сел:
Болячки раздирает,
Ужасное Осел мученье ощущает.
Ударился Осел о землю, завизжал
И побежал.
Хотя бы не хотел, но побежишь невольно,
Вить это очень больно.
Пастух невдалеке грибы по роще брал,
Увидев на Осле он Ворона, смеялся,
И зажимаючи живот, он хохотал,
И с
Навьюченной Осел
По берегу болота шел.
Споткнувшися, упал, в болото он попался,
Из грязи долго выдирался;
Однако выйти он не мог:
И тамо лёг.
Хотя ему лежать и мягко тамо было,
Однако то его не веселило.
В грязи лежать,
Не может только пьяным докучать.
Что ж делать? выдраться не можно,
Судьбина что велит,
И ежели она того не пременит:
Повиноваться должно,
И надобно тогда терпение иметь,
Хоть трудно и терпеть;
Ко отвращенью бед ко
Два друга в свете были,
И друг друга любили:
Фонтен так говорит,
Сей сказкой он меня дарит,
Однако былью старой.
Желал бы третьим быть
И я с такою парой,
Чтоб друг друга любить.
Но чуть ли утешенье
Такое мне найти:
Прости, нравоученье,
Тобой мне дружбы не сплести.
В ночи, когда все спали,
И в карты не играли,
Клеветники молчали;
Летал один амур,
Летал, сидел, валялся;
Домашних голос кур
При этом раздавался,
Да сны сплетал Морфей;
Один из двух друзей
Вздр